Опять опадают кусты и деревья бронхитное

Добавил пользователь Дмитрий К.
Обновлено: 19.09.2024

Опять опадают кусты и деревья,
Бронхитное небо слезится опять,
И дачники, бросив сырые кочевья,
Бегут, ошалевшие, вспять.

Опять перестроив и душу и тело
(цветочки и в летнее солнце — увы!)
Творим городское, ненужное дело
До новой весенней травы.

Начало сезона. Ни света, ни красок,
Как призраки, носятся тени людей…
Опять одинаковость сереньких масок
От гения до лошадей.

По улицам шляется смерть.
Проклинает
Безрадостный город и жизнь без надежд,
С презреньем, зевая, на землю толкает

Несчастных, случайных невежд.
А рядом духовная смерть свирепеет
И сослепу косит, пьяна и сильна.
Все мало и мало-коса не тупеет,

И даль безнадежно черна.
Что будет? опять соберутся гучковы
И мелочи будут, скучая, жевать.
А мелочи будут сплетаться в оковы,
И их никому не порвать.

О, дом сумасшедших, огромный и грязный!
К оконным глазницам припал человек:
Он видит бесформенный мрак безобразный,
И в страхе, что это навек.

В мучительной жажде надежды и красок
Выходит на улицу, ищет людей…
Как страшно найти одинаковость масок
От гения до лошадей!

Ко дню рождения Актёра. Алексей Эйбоженко. Родился: 6 февраля 1934 г., Москва, РСФСР, СССР Умер: 26 декабря 1980 г. (46 лет), Москва, РСФСР, СССР Алексей Эйбоженко - популярный отечественный актер театра и кино. Популярность ему принесла, по сути, одна роль. Советским зрителям надолго запомнился его образ комиссара Данилова, созданный в драме Петра Фоменко "На всю оставшуюся жизнь. ". Это была картина, поставленная по мотивам повести Веры Пановой под названием "Спутники". Актер рано ушел из жиз

. . . Оставшись вдовой, Стожарова замуж больше не вышла. К детям своим никакой нежности не проявляла. Особенно равнодушна была к девочке, которую быстро выдала замуж за помещика в дальнюю губернию и как бы окончательно о ее существовании позабыла. Сына дома воспитывать не стала, а отослала его в дворянский пансион и мало интересовалась его жизнью и успехами в науках. Когда он, уже студентом, приехал к ней на целое лето, она проявила наконец некоторое к нему внимание. Внимание это выражалось в том, что она каждый день говорила ему по одной, а то и по две неприятности и каждый раз внимательно смотрела, как это на него действует. Но он как будто ничего и не замечал. А иногда так даже от души смеялся. Внешне он был очень на нее похож. Ничего от Стожаровых, говоривших царям правду в лицо, у него не было. Те были огромные, плечистые. Он же был роста среднего, нервен, подвижен, сух. Лицо темноватое, как точеное из слоновой кости, тонкий, с горбинкой нос, горячие глаза. Любил книги. Читает, оторвется — прищурит глаза, думает, улыбается. Мать приглядывалась к нему внимательно, как будто не все в нем понимала. И все искала, в чем его уязвимость, как бы его так кольнуть, чтобы вскрикнул. Сидит за столом против него, ноздри вздрагивают, брови одна выше другой, губы сжаты. Змеища! — Странный ты, — говорит, — Николашка. Похож на семинариста. Уж не глуп ли ты, грехом, — вот чего я боюсь. А сын улыбается, и вздрагивают похожие, как у нее, тонкие ноздри. — Чего же ты, как неуч, все в книгах ищешь? Пора бы уж и своим умом жить. — Ничего, маменька, не бойтесь, — улыбался Николай. — Постараюсь, как можно скорее. Стожарова, хоть и сильно разорилась, но дом держала в порядке и девок дворовых приближала к себе с выбором — красивых, чистых, здоровых. Одевала их в домотканину, и шились им платья по крепостному расчету, чтобы материалу выходило поменьше, — коротенькие, узенькие и без рукавов. Толстым, неуклюжим девкам придавал этот покрой вид не только безобразный, но даже и непристойный. Стройным, легконогим красавицам подчеркивал их природные достоинства выгодно и лестно. Была, между прочим, среди таких приближенных некая Матреша, сильная, статная, чернобровая, с узеньким белым проборчиком ниточкой, рассекающим черные, блестящие и тяжелые, высоко и туго вплетенные в косы волосы. Прически девки носили все одинаковые: две косы, высоко заколотые вокруг головы, чтобы открыт был весь затылок. Барский глаз сразу мог видеть, чистая ли у девки шея. Прическа отменно безобразная, но Матрешу и это не портило. Нрава она была спокойного, но чувствовалось, что не очень-то простовата, а скорее себе на уме. Ходила неслышно, звенела ключами, любила опускать ресницы, но не робко и не застенчиво, а даже как бы с достоинством, точно не желала глаза показывать. И вот однажды, войдя в залу, увидела Стожарова, как эта самая Матреша влезла на лесенку и вытирает тряпкой хрустальные подвески на люстре. А у окна сидит ученый студент Николаша, книгу на пол уронил и смотрит на круглые розовые Матрешины икры, смотрит изумленно и радостно, так что даже рот приоткрыл. Маменьки он совсем и не заметил. А та долго молча глядела то на него, то на Матрешу, потом усмехнулась, тихонько притворила дверь и ушла, очень чем-то довольная. На другой день Николай, собиравшийся в скорости уехать, сказал, что решил отъезд немножко отложить. Спешить некуда, погода хорошая. Говорил деловым тоном и в глаза не смотрел. — Так, так, — одобрила маменька и ехидно прибавила: — Вижу, что тебе мое общество полюбилось. Сын на ехидство внимания не обратил. Стал меньше сидеть над книжками, часто уходил в парк. Матреша чуть-чуть посмеивалась, попыхивала. В ушах у нее появились сережки с камушками. . . .

Сколько павших бойцов полегло вдоль дорог - Кто считал, кто считал. Сообщается в сводках Информбюро Лишь про то, сколько враг потерял. Но не думай, что мы обошлись без потерь - Просто так, просто так. Видишь - в поле застыл как подстреленный зверь, Весь в огне, искалеченный танк! Где ты, Валя Петров? - что за глупый вопрос: Ты закрыл своим танком брешь. Ну а в сводках прочтем: враг потери понес, Ну а мы - на исходный рубеж. Владимир Высоцкий

Как разглядеть душевную красу? Её краса видна в людских поступках, В улыбке доброй, в песнях, прибаутках, И в рыжих конопушках на носу. В тумане наступающего дня, В нехватке воздуха от радостного вздоха, И в чувствах искренних без подлого подвоха, И робкого ростка из лона пня. Красивая душа добро несёт, В семье собою крепость сохраняя, Вниманьем домочадцев согревая, И горечь стороною отведёт. С годами не уйдёт её краса, Душа с годами вовсе не стареет, Наоборот, ещё и молодеет, И пусть седеет жидкая коса. Рима Коровина Раманаускайте, 2019

5 февраля 1914 года Александр Блок написал такие строки: О, я хочу безумно жить: Всё сущее – увековечить, Безличное – вочеловечить, Несбывшееся – воплотить! Пусть душит жизни сон тяжелый, Пусть задыхаюсь в этом сне, - Быть может, юноша веселый В грядущем скажет обо мне: Простим угрюмство – разве это Сокрытый двигатель его? Он весь – дитя добра и света, Он весь свободы торжество!

Опять опадают кусты и деревья,
Бронхитное небо слезится опять,
И дачники, бросив сырые кочевья,
Бегут, ошалевшие, вспять.

Опять, перестроив и душу, и тело
(Цветочки и летнее солнце - увы!),
Творим городское, ненужное дело
До новой весенней травы.

Начало сезона. Ни света, ни красок,
Как призраки, носятся тени людей..
Опять одинаковость сереньких масок
От гения до лошадей.

По улицам шляется смерть. Проклинает
Безрадостный город и жизнь без надежд,
С презреньем, зевая, на землю толкает
Несчастных, случайных невежд.

А рядом духовная смерть свирепеет
И сослепу косит, пьяна и сильна.
Всё мало и мало - коса не тупеет,
И даль безнадежно черна.

Что будет? Опять соберутся Гучковы
И мелочи будут, скучая, жевать,
А мелочи будут сплетаться в оковы,
И их никому не порвать.

О, дом сумасшедших, огромный и грязный!
К оконным глазницам припал человек:
Он видит бесформенный мрак безобразный,
И в страхе, что это навек,

В мучительной жажде надежды и красок
Выходит на улицу, ищет людей.
Как страшно найти одинаковость масок
От гения до лошадей!

В городской суматохе
Встретились двое.
Надоели обои,
Неуклюжие споры с собою,
И бесплодные вздохи
О том, что случилось когда-то.

В час заката,
Весной в зеленеющем сквере,
Как безгрешные звери,
Забыв осторожность, тоску и потери,
Потянулись друг к другу легко,
безотчетно и чисто.

Саша Черный

Отчего ж при всяком споре,
Доведённом до конца,
Мы с бессилием глупца,
Подражая папуасам,
Бьем друг друга по мордасам?
Правда, чаще — языком,
Но больней, чем кулаком.

Саша Черный

Я сплю, я сплю, я сплю со всех сторон.

Саша Черный

Не клянчите! Господь и мудр, и строг, —
Земные дни бездарны и убоги,
Не пустит вас господь и на порог,
Сгниете все, как падаль, у дороги.

Саша Черный

Опять опадают кусты и деревья,
Бронхитное небо слезится опять,
И дачники, бросив сырые кочевья,
Бегут, ошалевшие, вспять.

Опять, перестроив и душу, и тело
(Цветочки и летнее солнце — увы!),
Творим городское, ненужное дело
До новой весенней травы.

Начало сезона. Ни света, ни красок,
Как призраки, носятся тени людей..
Опять одинаковость сереньких масок
От гения до лошадей.

Саша Черный

В тишине непереходной
Чуть шуршат жуки травой.
Хорошо на мох холодный
Лечь усталой головой!

Саша Черный

Если лучшие будут бросаться в пролёты,
Скиснет мир от бескрылых гиен и тупиц!
Полюби безотчётную радость полёта.
Разверни свою душу до полных границ.

Саша Черный

Жизнь бесцветна? Надо, друг мой,
Быть упорным и искать:
Раза два в году ты можешь,
Как король, торжествовать.

Саша Черный

Десять лет пролетело.
Теперь я большой:
Так мне горько и стыдно
И жестоко обидно:
Ах, зачем прозевал я в дантистке
Прекрасное тело,
А в модистке
Удивительно нежную душу!
Так всегда:
Десять лет надо скучно прожить,
Чтоб понять иногда,
Что водой можно жажду свою утолить,
А прекрасные розы — для носа.

Читайте также: