Путаясь в водорослях скользя по мху
Добавил пользователь Валентин П. Обновлено: 19.09.2024
Летнее утро. В воздухе тишина; только поскрипывает на берегу кузнечик да где-то робко мурлыкает орличка. На небе неподвижно стоят перистые облака, похожие на рассыпанный снег. Около строящейся купальни, под зелеными ветвями ивняка, барахтается в воде плотник Герасим, высокий, тощий мужик с рыжей курчавой головой и с лицом, поросшим волосами. Он пыхтит, отдувается и, сильно мигая глазами, старается достать что-то из-под корней ивняка. Лицо его покрыто потом. На сажень от Герасима, по горло в воде, стоит плотник Любим, молодой горбатый мужик с треугольным лицом и с узкими, китайскими глазками. Как Герасим, так и Любим, оба в рубахах и портах. Оба посинели от холода, потому что уж больше часа сидят в воде.
- Да что ты всё рукой тычешь? - кричит горбатый Любим, дрожа как в лихорадке. - Голова ты садовая! Ты держи его, держи, а то уйдет, анафема! Держи, говорю!
- Не уйдет. Куда ему уйтить? Он под корягу забился. - говорит Герасим охрипшим, глухим басом, идущим не из гортани, а из глубины живота. - Скользкий, шут, и ухватить не за что.
- Ты за зебры хватай, за зебры!
- Не видать жабров-то. Постой, ухватил за что-то. За губу ухватил. Кусается, шут!
- Не тащи за губу, не тащи - выпустишь! За зебры хватай его, за зебры хватай! Опять почал рукой тыкать! Да и беспонятный же мужик, прости царица небесная! Хватай!
- Ухватил бы я, коли б можно было. Нешто при моей низкой комплекцыи можно под берегом стоять? Там глыбоко!
- Ничего, что глыбоко. Ты вплавь.
Горбач взмахивает руками, подплывает к Герасиму и хватается за ветки. При первой же попытке стать на ноги, он погружается с головой и пускает пузыри.
- Говорил же, что глыбоко! - говорит он, сердито вращая белками. - На шею тебе сяду, что ли?
- А ты на корягу стань. Коряг много, словно лестница.
Горбач нащупывает пяткой корягу и, крепко ухватившись сразу за несколько веток, становится на нее. Совладавши с равновесием и укрепившись на новой позиции, он изгибается и, стараясь не набрать в рот воды, начинает правой рукой шарить между корягами. Путаясь в водорослях, скользя по мху, покрывающему коряги, рука его наскакивает на колючие клешни рака.
- Тебя еще тут, чёрта, не видали! - говорит Любим и со злобой выбрасывает на берег рака.
Наконец, рука его нащупывает руку Герасима и, спускаясь по ней, доходит до чего-то склизкого, холодного.
- Во-от он. - улыбается Любим. - Зда-аровый, шут. Оттопырь-ка пальцы, я его сичас. за зебры. Постой, не толкай локтем. я его сичас. сичас, дай только взяться. Далече, шут, под корягу забился, не за что и ухватиться. Не доберешься до головы. Пузо одно только и слыхать. Убей мне на шее комара - жжет! Я сичас. под зебры его. Заходи сбоку, пхай его, пхай! Шпыняй его пальцем!
- Утонешь еще, чёрт, отвечать за тебя придется. - хрипит Герасим. - Вылазь, ну тя к лешему! Я сам вытащу!
Начинается ругань. А солнце печет и печет. Тени становятся короче и уходят в самих себя, как рога улитки. Высокая трава, пригретая солнцем, начинает испускать из себя густой, приторно-медовый запах. Уж скоро полдень, а Герасим и Любим всё еще барахтаются под ивняком. Хриплый бас и озябший, визгливый тенор неугомонно нарушают тишину летнего дня.
- Тащи его за зебры, тащи! Постой, я его выпихну! Да куда суешься-то с кулачищем? Ты пальцем, а не кулакам - рыло! Заходи сбоку! Слева заходи, слева, а то вправе колдобина! Угодишь к лешему на ужин! Тяни за губу!
Слышится хлопанье бича. По отлогому берегу к водовою лениво плетется стадо, гонимое пастухом Ефимом. Пастух, дряхлый старик с одним глазом и покривившимся ртом, идет, понуря голову, и глядит себе под ноги. Первыми подходят к воде овцы, за ними лошади, за лошадьми коровы.
- Потолкай его из-под низу! - слышит он голос Любима. - Просунь палец! Да ты глухой, чё-ёрт, что ли? Тьфу!
- Кого это вы, братцы? - кричит Ефим.
- Налима! Никак не вытащим! Под корягу забился! Заходи сбоку! Заходи, заходи!
Ефим минуту щурит свой глаз на рыболовов, затем снимает лапти, сбрасывает с плеч мешочек и снимает рубаху. Сбросить порты нехватает у него терпения, и он, перекрестясь, балансируя худыми, темными руками, лезет в портах в воду. Шагов пятьдесят он проходит по илистому дну, но затем пускается вплавь.
- Постой, ребятушки! - кричит он. - Постой! Не вытаскивайте его зря, упустите. Надо умеючи.
Ефим присоединяется к плотникам, и все трое, толкая друг друга локтями и коленями, пыхтя и ругаясь, толкутся на одном месте. Горбатый Любим захлебывается, и воздух оглашается резким, судорожным кашлем.
- Где пастух? - слышится с берега крик. - Ефи-им! Пастух! Где ты? Стадо в сад полезло! Гони, гони из саду! Гони! Да где ж он, старый разбойник?
Слышатся мужские голоса, затем женский. Из-за решетки барского сада показывается барин Андрей Андреич в халате из персидской шали и с газетой в руке. Он смотрит вопросительно по направлению криков, несущихся с реки, и потом быстро семенит к купальне.
- Что здесь? Кто орет? - спрашивает он строго, увидав сквозь ветви ивняка три мокрые головы рыболовов. - Что вы здесь копошитесь?
- Ры. рыбку ловим. - лепечет Ефим, не поднимая головы.
- А вот я тебе задам рыбку! Стадо в сад полезло, а он рыбку. Когда же купальня будет готова, черти? Два дня как работаете, а где ваша работа?
- Бу. будет готова. - кряхтит Герасим. - Лето велико, успеешь еще, вашескородие, помыться. Пфррр. Никак вот тут с налимом не управимся. Забрался под корягу и словно в норе: ни туда ни сюда.
- Налим? - спрашивает барин и глаза его подергиваются лаком. - Так тащите его скорей!
- Ужо дашь полтинничек. Удружим ежели. Здоровенный налим, что твоя купчиха. Стоит, вашескородие, полтинник. за труды. Не мни его, Любим, не мни, а то замучишь! Подпирай снизу! Тащи-ка корягу кверху, добрый человек. как тебя? Кверху, а не книзу, дьявол! Не болтайте ногами!
Проходит пять минут, десять. Барину становится невтерпеж.
- Василий! - кричит он, повернувшись к усадьбе. - Васька! Позовите ко мне Василия!
Прибегает кучер Василий. Он что-то жует и тяжело дышит.
- Полезай в воду, - приказывает ему барин, - помоги им вытащить налима. Налима не вытащат!
Василий быстро раздевается и лезет в воду.
- Я сичас. - бормочет он. - Где налим? Я сичас. Мы это мигом! А ты бы ушел, Ефим! Нечего тебе тут, старому человеку, не в свое дело мешаться! Который тут налим? Я его сичас. Вот он! Пустите руки!
- Да чего пустите руки? Сами знаем: пустите руки! А ты вытащи!
- Да нешто его так вытащишь? Надо за голову!
- А голова под корягой! Знамо дело, дурак!
- Ну, не лай, а то влетит! Сволочь!
- При господине барине и такие слова. - лепечет Ефим. - Не вытащите вы, братцы! Уж больно ловко он засел туда!
- Погодите, я сейчас. - говорит барин и начинает торопливо раздеваться. - Четыре вас дурака, и налима вытащить не можете!
Раздевшись, Андрей Андреич дает себе остынуть и лезет в воду. Но и его вмешательство не ведет ни к чему.
- Подрубить корягу надо! - решает, наконец, Любим. - Герасим, сходи за топором! Топор подайте!
- Пальцев-то себе не отрубите! - говорит барин, когда слышатся подводные удары топора о корягу. - Ефим, пошел вон отсюда! Постойте, я налима вытащу. Вы не тово.
Коряга подрублена. Ее слегка надламывают, и Андрей Андреич, к великому своему удовольствию, чувствует, как его пальцы лезут налиму под жабры.
- Тащу, братцы! Не толпитесь. стойте. тащу!
На поверхности показывается большая налимья голова и за нею черное аршинное тело. Налим тяжело ворочает хвостом и старается вырваться.
- Шалишь. Дудки, брат. Попался? Ага!
По всем лицам разливается медовая улыбка. Минута проходит в молчаливом созерцании.
- Знатный налим! - лепечет Ефим, почесывая под ключицами. - Чай, фунтов десять будет.
- Н-да. - соглашается барин. - Печенка-то так и отдувается. Так и прет ее из нутра. А. ах!
Налим вдруг неожиданно делает резкое движение хвостом вверх и рыболовы слышат сильный плеск. Все растопыривают руки, но уже поздно; налим - поминай как звали.
Новые статьи
Андреева Е.Н. Наименования рыболовецких орудий запорной системы в деловой письменности Белозерья XV - XVII вв.
Лексика рыбного промысла представляет собой древнейшую профессиональную терминосистему русского языка. Большой интерес для историко-лингвистического изучения имеет рыболовецкая терминология Белозерья …Читать далее.
Усачева В.В. Название рыбы "Coregonus albula L. европейская ряпушка" в славянских языках
Рыба CoregonusalbulaL. европейская или балтийская ряпушка — самая маленькая из европейских сигов (род Coregonus, семейство Salmonidae). Она населяет озера балтийского бассейна: Ладожское, …Читать далее.
Грибовский В.В. Запорожские рыбные промыслы в Восточном Приазовье
Рыболовецкий промысел составлял важнейшее направление хозяйственной деятельности запорожского казачества. На начальном этапе истории, по всей видимости, рыбалка, охота и торговля были основными …Читать далее.
Чехов А.П. Налим
Летнее утро. В воздухе тишина; только поскрипывает на берегу кузнечик да где-то робко мурлыкает орличка. На небе неподвижно стоят перистые облака, похожие на рассыпанный снег. Около строящейся купальни, под зелёными ветвями ивняка, барахтается в воде плотник Герасим, высокий, тощий мужик с рыжей курчавой головой и с лицом, поросшим волосами. Он пыхтит, отдувается и, сильно мигая глазами, старается достать что-то из-под корней ивняка. Лицо его покрыто потом. На сажень от Герасима, по горло в воде, стоит плотник Любим, молодой горбатый мужик с треугольным лицом и с узкими, китайскими глазками. Как Герасим, так и Любим, оба в рубахах и портах. Оба посинели от холода, потому что уж больше часа сидят в воде.
— Да что ты всё рукой тычешь? — кричит горбатый Любим, дрожа как в лихорадке.— Голова ты садовая! Ты держи его, держи, а то уйдёт, анафема! Держи, говорю!
— Не уйдёт. Куда ему уйтить? Он под корягу забился. — говорит Герасим охрипшим, глухим басом, идущим не из гортани, а из глубины живота.— Скользкий, шут, и ухватить не за что.
— Ты за зебры хватай, за зебры!
— Не видать жабров-то. Постой, ухватил за что-то. За губу ухватил. Кусается, шут!
— Не тащи за губу, не тащи — выпустишь! За зебры хватай его, за зебры хватай! Опять почал рукой тыкать! Да и беспонятный же мужик, прости царица небесная! Хватай!
— Ухватил бы я, коли б можно было. Нешто при моей низкой комплекцыи можно под берегом стоять? Там глыбоко!
— Ничего, что глыбоко. Ты вплавь.
Горбач взмахивает руками, подплывает к Герасиму и хватается за ветки. При первой же попытке стать на ноги, он погружается с головой и пускает пузыри.
— Говорил же, что глыбоко! — говорит он, сердито вращая белками.— На шею тебе сяду, что ли?
— А ты на корягу стань. Коряг много, словно лестница.
Горбач нащупывает пяткой корягу и, крепко ухватившись сразу за несколько веток, становится на неё. Совладавши с равновесием и укрепившись на новой позиции, он изгибается и, стараясь не набрать в рот воды, начинает правой рукой шарить между корягами. Путаясь в водорослях, скользя по мху, покрывающему коряги, рука его наскакивает на колючие клешни рака.
— Тебя ещё тут, чёрта, не видали! — говорит Любим и со злобой выбрасывает на берег рака.
Наконец, рука его нащупывает руку Герасима и, спускаясь по ней, доходит до чего-то склизкого, холодного.
— Во-от он. — улыбается Любим.— Зда-аровый, шут. Оттопырь-ка пальцы, я его сичас. за зебры. Постой, не толкай локтем. я его сичас. сичас, дай только взяться. Далече, шут, под корягу забился, не за что и ухватиться. Не доберёшься до головы. Пузо одно только и слыхать. Убей мне на шее комара — жжёт! Я сичас. под зебры его. Заходи сбоку, пхай его, пхай! Шпыняй его пальцем!
— Утонешь ещё, чёрт, отвечать за тебя придётся. — хрипит Герасим.— Вылазь, ну тя к лешему! Я сам вытащу!
Начинается ругань. А солнце печёт и печёт. Тени становятся короче и уходят в самих себя, как рога улитки. Высокая трава, пригретая солнцем, начинает испускать из себя густой, приторно-медовый запах. Уж скоро полдень, а Герасим и Любим всё ещё барахтаются под ивняком. Хриплый бас и озябший, визгливый тенор неугомонно нарушают тишину летнего дня.
— Тащи его за зебры, тащи! Постой, я его выпихну! Да куда суёшься-то с кулачищем? Ты пальцем, а не кулаком — рыло! Заходи сбоку! Слева заходи, слева, а то вправе колдобина! Угодишь к лешему на ужин! Тяни за губу!
Слышится хлопанье бича. По отлогому берегу к водопою лениво плетётся стадо, гонимое пастухом Ефимом. Пастух, дряхлый старик с одним глазом и покривившимся ртом, идёт, понуря голову, и глядит себе под ноги. Первыми подходят к воде овцы, за ними лошади, за лошадьми коровы.
— Потолкай его из-под низу! — слышит он голос Любима.— Просунь палец! Да ты глухой, чё-ёрт, что ли? Тьфу!
— Кого это вы, братцы? — кричит Ефим.
— Налима! Никак не вытащим! Под корягу забился! Заходи сбоку! Заходи, заходи!
Ефим минуту щурит свой глаз на рыболовов, затем снимает лапти, сбрасывает с плеч мешочек и снимает рубаху. Сбросить порты не хватает у него терпения, и он, перекрестясь, балансируя худыми, тёмными руками, лезет в портах в воду. Шагов пятьдесят он проходит по илистому дну, но затем пускается вплавь.
— Постой, ребятушки! — кричит он.— Постой! Не вытаскивайте его зря, упустите. Надо умеючи.
Ефим присоединяется к плотникам, и все трое, толкая друг друга локтями и коленями, пыхтя и ругаясь, толкутся на одном месте. Горбатый Любим захлёбывается, и воздух оглашается резким, судорожным кашлем.
— Где пастух? — слышится с берега крик.— Ефи-им! Пастух! Где ты? Стадо в сад полезло! Гони, гони из саду! Гони! Да где ж он, старый разбойник?
Слышатся мужские голоса, затем женский. Из-за решётки барского сада показывается барин Андрей Андреич в халате из персидской шали и с газетой в руке. Он смотрит вопросительно по направлению криков, несущихся с реки, и потом быстро семенит к купальне.
— Что здесь? Кто орёт? — спрашивает он строго, увидав сквозь ветви ивняка три мокрые головы рыболовов.— Что вы здесь копошитесь?
— Ры. рыбку ловим. — лепечет Ефим, не поднимая головы.
— А вот я тебе задам рыбку! Стадо в сад полезло, а он рыбку. Когда же купальня будет готова, черти? Два дня как работаете, а где ваша работа?
— Бу. будет готова. — кряхтит Герасим.— Лето велико, успеешь ещё, вышескородие, помыться. Пфррр.. Никак вот тут с налимом не управимся. Забрался под корягу и словно в норе: ни туда ни сюда.
— Налим? — спрашивает барин и глаза его подёргиваются лаком.— Так тащите его скорей!
— Ужо дашь полтинничек. Удружим ежели. Здоровенный налим, что твоя купчиха. Стоит, вашескородие, полтинник. за труды. Не мни его, Любим, не мни, а то замучишь! Подпирай снизу! Тащи-ка корягу кверху, добрый человек. как тебя? Кверху, а не книзу, дьявол! Не болтайте ногами!
Проходит пять минут, десять. Барину становится невтерпёж.
— Василий! — кричит он, повернувшись к усадьбе.— Васька! Позовите ко мне Василия!
Прибегает кучер Василий. Он что-то жуёт и тяжело дышит.
— Полезай в воду,— приказывает ему барин,— помоги им вытащить налима. Налима не вытащат!
Василий быстро раздевается и лезет в воду.
— Я сичас. — бормочет он.— Где налим? Я сичас. Мы это мигом! А ты бы ушёл, Ефим! Нечего тебе тут, старому человеку, не в своё дело мешаться! Который тут налим? Я его сичас. Вот он! Пустите руки!
— Да чего пустите руки? Сами знаем: пустите руки! А ты вытащи!
— Да нешто его так вытащишь? Надо за голову!
— А голова под корягой! Знамо дело, дурак!
— Ну, не лай, а то влетит! Сволочь!
— При господине барине и такие слова. — лепечет Ефим.— Не вытащите вы, братцы! Уж больно ловко он засел туда!
— Погодите, я сейчас. — говорит барин и начинает торопливо раздеваться.— Четыре вас дурака, и налима вытащить не можете!
Раздевшись, Андрей Андреич даёт себе остынуть и лезет в воду. Но и его вмешательство не ведёт ни к чему,
— Подрубить корягу надо! — решает, наконец, Любим.— Герасим, сходи за топором! Топор подайте!
— Пальцев-то себе не отрубите! — говорит барин, когда слышатся подводные удары топора о корягу.— Ефим, пошёл вон отсюда! Постойте, я налима вытащу. Вы не тово.
Коряга подрублена. Её слегка надламывают, и Андрей Андреич, к великому своему удовольствию, чувствует, как его пальцы лезут налиму под жабры.
— Тащу, братцы! Не толпитесь. стойте. тащу!
На поверхности показывается большая налимья голова и за нею чёрное аршинное тело. Налим тяжело ворочает хвостом и старается вырваться.
— Шалишь. Дудки, брат. Попался? Ага!
По всем лицам разливается медовая улыбка. Минута проходит в молчаливом созерцании.
— Знатный налим! — лепечет Ефим, почёсывая под ключицами.— Чай, фунтов десять будет.
— Н-да. — соглашается барин.— Печёнка-то так и отдувается. Так и прёт её из нутра. А. ах!
Налим вдруг неожиданно делает резкое движение хвостом вверх и рыболовы слышат сильный плеск. Все растопыривают руки, но уже поздно; налим — поминай как звали.
Летнее утро. В воздухе тишина; только поскрипывает на берегу кузнечик да где-то робко мурлыкает орличка. На небе неподвижно стоят перистые облака, похожие на рассыпанный снег… Около строящейся купальни, под зелёными ветвями ивняка, барахтается в воде плотник Герасим, высокий, тощий мужик с рыжей курчавой головой и с лицом, поросшим волосами. Он пыхтит, отдувается и, сильно мигая глазами, старается достать что-то из-под корней ивняка. Лицо его покрыто потом. На сажень от Герасима, по горло в воде, стоит плотник Любим, молодой горбатый мужик с треугольным лицом и с узкими, китайскими глазками. Как Герасим, так и Любим, оба в рубахах и портах. Оба посипели от холода, потому что уж больше часа сидят в воде…
— Да что ты всё рукой тычешь? — кричит горбатый Любим, дрожа как в лихорадке. — Голова ты садовая! Ты держи его, держи, а то уйдёт, анафема! Держи, говорю!
— Не уйдёт… Куда ему уйтить? Он под корягу забился… — говорит Герасим охрипшим, глухим басом, идущим не из гортани, а из глубины живота. — Скользкий, шут, и ухватить не за что.
— Ты за зебры хватай, за зебры!
— Не видать жабров-то… Постой, ухватил за что-то… За губу ухватил… Кусается, шут!
— Не тащи за губу, не тащи — выпустишь! За зебры хватай его, за зебры хватай! Опять почал рукой тыкать! Да и беспонятный же мужик, прости царица небесная! Хватай!
— Ухватил бы я, коли б можно было… Нешто при моей низкой комплекцыи можно под берегом стоять? Там глыбоко!
— Ничего, что глыбоко… Ты вплавь…
Горбач взмахивает руками, подплывает к Герасиму и хватается за ветки. При первой же попытке стать на ноги, он погружается с головой и пускает пузыри.
— Говорил же, что глыбоко! — говорит он, сердито вращая белками. — На шею тебе сяду, что ли?
— А ты на корягу стань… Коряг много, словно лестница…
Горбач нащупывает пяткой корягу и, крепко ухватившись сразу за несколько веток, становится на неё… Совладавши с равновесием и укрепившись на новой позиции, он изгибается и, стараясь не набрать в рот воды, начинает правой рукой шарить между корягами. Путаясь в водорослях, скользя по мху, покрывающему коряги, рука его наскакивает па колючие клешни рака…
— Тебя ещё тут, чёрта, не видали! — говорит Любим и со злобой выбрасывает на берег рака.
Наконец, рука его нащупывает руку Герасима и, спускаясь по ней, доходит до чего-то склизкого, холодного.
— Во-от он. — улыбается Любим. — Зда-аровый, шут… Оттопырь-ка пальцы, я его сичас… за зебры… Постой, не толкай локтем… я его сичас… сичас, дай только взяться… Далече, шут, под корягу забился, не за что и ухватиться… Не доберёшься до головы… Пузо одно только и слыхать… Убей мне на шее комара — жжёт! Я сичас… под зебры его… Заходи сбоку, пхай его, пхай! Шпыняй его пальцем!
— Утонешь ещё, чёрт, отвечать за тебя придётся. — хрипит Герасим. — Вылазь, ну тя к лешему! Я сам вытащу!
Начинается ругань… А солнце печёт и печёт. Тени становятся короче и уходят в самих себя, как рога улитки… Высокая трава, пригретая солнцем, начинает испускать из себя густой, приторно-медовый запах. Уж скоро полдень, а Герасим и Любим всё ещё барахтаются под ивняком. Хриплый бас и озябший, визгливый тенор неугомонно нарушают тишину летнего дня.
— Тащи его за зебры, тащи! Постой, я его выпихну! Да куда суёшься-то с кулачищем? Ты пальцем, а не кулаком — рыло! Заходи сбоку! Слева заходи, слева, а то вправе колдобина! Угодишь к лешему на ужин! Тяни за губу!
Слышится хлопанье бича… По отлогому берегу к водопою лениво плетётся стадо, гонимое пастухом Ефимом. Пастух, дряхлый старик с одним глазом и покривившимся ртом, идёт, понуря голову, и глядит себе под ноги. Первыми подходят к воде овцы, за ними лошади, за лошадьми коровы.
— Потолкай его из-под низу! — слышит он голос Любима. — Просунь палец! Да ты глухой, чё-ёрт, что ли? Тьфу!
— Кого это вы, братцы? — кричит Ефим.
— Налима! Никак не вытащим! Под корягу забился! Заходи сбоку! Заходи, заходи!
Ефим минуту щурит свой глаз на рыболовов, затем снимает лапти, сбрасывает с плеч мешочек и снимает рубаху. Сбросить порты не хватает у него терпения, и он, перекрестясь, балансируя худыми, тёмными руками, лезет в портах в воду… Шагов пятьдесят он проходит по илистому дну, но затем пускается вплавь.
— Постой, ребятушки! — кричит он. — Постой! Не вытаскивайте его зря, упустите. Надо умеючи.
Ефим присоединяется к плотникам, и все трое, толкая друг друга локтями и коленями, пыхтя и ругаясь, толкутся на одном месте… Горбатый Любим захлёбывается, и воздух оглашается резким, судорожным кашлем.
— Где пастух? — слышится с берега крик. — Ефи-им! Пастух! Где ты? Стадо в сад полезло! Гони, гони из саду! Гони! Да где ж он, старый разбойник?
Слышатся мужские голоса, затем женский… Из-за решётки барского сада показывается барин Андрей Андреич в халате из персидской шали и с газетой в руке… Он смотрит вопросительно по направлению криков, несущихся с реки, и потом быстро семенит к купальне…
— Что здесь? Кто орёт? — спрашивает он строго, увидав сквозь ветви ивняка три мокрые головы рыболовов. — Что вы здесь копошитесь?
— Ры… рыбку ловим… — лепечет Ефим, не поднимая головы.
— А вот я тебе задам рыбку! Стадо в сад полезло, а он рыбку. Когда же купальня будет готова, черти? Два дня как работаете, а где ваша работа?
— Бу… будет готова… — кряхтит Герасим. — Лето велико, успеешь ещё, вышескородие, помыться… Пфррр… Никак вот тут с налимом не управимся… Забрался под корягу и словно в норе: ни туда ни сюда…
— Налим? — спрашивает барин и глаза его подёргиваются лаком. — Так тащите его скорей!
— Ужо дашь полтинничек… Удружим ежели… Здоровенный налим, что твоя купчиха… Стоит, вашескородие, полтинник… за труды… Не мни его, Любим, не мни, а то замучишь! Подпирай снизу! Тащи-ка корягу кверху, добрый человек… как тебя? Кверху, а не книзу, дьявол! Не болтайте ногами!
Проходит пять минут, десять… Барину становится невтерпёж.
— Василий! — кричит он, повернувшись к усадьбе. — Васька! Позовите ко мне Василия!
Прибегает кучер Василий. Он что-то жуёт и тяжело дышит.
— Полезай в воду, — приказывает ему барин, — помоги им вытащить налима… Налима не вытащат!
Василий быстро раздевается и лезет в воду.
— Я сичас… — бормочет он. — Где налим? Я сичас… Мы это мигом! А ты бы ушёл, Ефим! Нечего тебе тут, старому человеку, не в своё дело мешаться! Который тут налим? Я его сичас… Вот он! Пустите руки!
— Да чего пустите руки? Сами знаем: пустите руки! А ты вытащи!
— Да нешто его так вытащишь? Надо за голову!
— А голова под корягой! Знамо дело, дурак!
— Ну, не лай, а то влетит! Сволочь!
— При господине барине и такие слова… — лепечет Ефим. — Не вытащите вы, братцы! Уж больно ловко он засел туда!
— Погодите, я сейчас… — говорит барин и начинает торопливо раздеваться. — Четыре вас дурака, и налима вытащить не можете!
Раздевшись, Андрей Андреич даёт себе остынуть и лезет в воду. Но и его вмешательство не ведёт ни к чему.
— Подрубить корягу надо! — решает, наконец, Любим. — Герасим, сходи за топором! Топор подайте!
— Пальцев-то себе не отрубите! — говорит барин, когда слышатся подводные удары топора о корягу. — Ефим, пошёл вон отсюда! Постойте, я налима вытащу… Вы не тово…
Коряга подрублена. Её слегка надламывают, и Андрей Андреич, к великому своему удовольствию, чувствует, как его пальцы лезут налиму под жабры.
— Тащу, братцы! Не толпитесь… стойте… тащу!
На поверхности показывается большая налимья голова и за нею чёрное аршинное тело. Налим тяжело ворочает хвостом и старается вырваться.
— Шалишь… Дудки, брат. Попался? Ага!
По всем лицам разливается медовая улыбка. Минута проходит в молчаливом созерцании.
— Знатный налим! — лепечет Ефим, почёсывая под ключицами. — Чай, фунтов десять будет…
— Н-да… — соглашается барин. — Печёнка-то так и отдувается. Так и прёт её из нутра. А… ах!
Налим вдруг неожиданно делает резкое движение хвостом вверх и рыболовы слышат сильный плеск… Все растопыривают руки, но уже поздно; налим — поминай как звали.
Если произведение является переводом, или иным производным произведением, или создано в соавторстве, то срок действия исключительного авторского права истёк для всех авторов оригинала и перевода.
Теперь вы можете с легкостью переключиться с электронной на аудиоверсию (или наоборот) и продолжить читать или слушать произведение с того места, на котором остановились ранее.
– Ничего, что глыбоко… Ты вплавь…
Горбач взмахивает руками, подплывает к Герасиму и хватается за ветки. При первой же попытке стать на ноги, он погружается с головой и пускает пузыри.
– Говорил же, что глыбоко! – говорит он, сердито вращая белками. – На шею тебе сяду, что ли?
– А ты на корягу стань… Коряг много, словно лестница…
Горбач нащупывает пяткой корягу и, крепко ухватившись сразу за несколько веток, становится на нее… Совладавши с равновесием и укрепившись на новой позиции, он изгибается и, стараясь не набрать в рот воды, начинает правой рукой шарить между корягами. Путаясь в водорослях, скользя по мху, покрывающему коряги, рука его наскакивает на колючие клешни рака…
– Тебя еще тут, чёрта, не видали! – говорит Любим и со злобой выбрасывает на берег рака.
Наконец рука его нащупывает руку Герасима и, спускаясь по ней, доходит до чего-то склизкого, холодного.
– Во-от он. – улыбается Любим. – Зда-аровый, шут… Оттопырь-ка пальцы, я его сичас… за зебры… Постой, не толкай локтем… я его сичас… сичас, дай только взяться… Далече, шут, под корягу забился, не за что и ухватиться… Не доберешься до головы… Пузо одно только и слыхать… Убей мне на шее комара – жжет! Я сичас… под зебры его… Заходи сбоку, пхай его, пхай! Шпыняй его пальцем!
Читайте также: